СКЛАДЕНЬ – Киев 2001, издательство «Белая Криница», библиотека журнала «Белая Криница». Книга стихов Глеба Ситько. Художественное оформление – А. В. Витановский, М. К. Соловьёв, послесловие – С. К. Росовецкий. Книга написана автором от руки, затем художественно оформлена и размножена с помощью современных технологий. Она включает в себя сборник «Пасхалия», 4 поэмы и цикл из 12 стихов «Лестовка». Книжек мало, но их можно допечатать. Эпиграф:
Вновь капелей бусы, солнопёка складень…
Духостихи – златорогов стада…
И Киев – тур золоторогий
На цареградские дороги
Глядит с Перунова холма…
Николай Клюев
Предисловие автора:
Книга стихов, которую Вы держите в руках – это эксперимент, попытка нетрадиционного осмысления синтеза слова и изображения, в ней труд поэта и художника спаяны в некое эстетически самостоятельное целое. Стихи на двух языках, где культура православия соседствует с элементами постмодерна рубежа веков, написаны рукой автора, что, как ему кажется, позволит прямо обратиться к читателю, минуя посреднические услуги господина Гутенберга. Стоила ли книга затраченных усилий – решать Вам.
Послесловие С. К. Росовецкого (отрывки):
«Нынче время трудновато для пера» - констатировал Владимир Маяковский три четверти века тому назад. И тут же вопрошал коллег-писателей: «Но скажите мне, калеки и калекши \ Где, когда и кто великий выбирал \ Путь, чтобы протоптанней и легче?»
В нашем случае «протоптанней и легче» было бы пуститься в рассуждения о том, что нет, дескать, времён, когда полегче для пера, или в лукавые оправдания насчёт возможности соотнесения совсем уж обронзовевшего Маяковского и молодого (на самом деле молодого) длинноволосого поэта, задумчиво фланирующего теми же киевскими улицами, кторыми в повседневной суете пробегаем и мы с тобою, читатель.
Если же серьёзно, то время сейчас для литературы и в самом деле кризисное. <…> С этой точки зрения наша эпоха напоминает начальную пору романтизма в Германии, когда каждый поэт вынужден был занимать позицию «Бурного гения», как бы воспроизводя ментальность первого поэта всех времён и народов.
Что же касается Глеба Ситько, то он принципиально не выбирает в новой своей книге лёгкий путь. Более того, подобно скандинавскому скальду, специально затрудняет своей поэтической мысли её путь к сознанию читателя, но идёт принципиально иным путём. Место головоломных по сложности ассоциаций - кеннингов, призванных осложнить слуховое восприятие висы или драпы, у него занимают приёмы осложнения главным образом визуального восприятия текста путём апелляции к нескольким существующим тут культурно-историческим кодам, апелляции, подразумевающие демонстративный отказ от некоторых сложившихся тут традиций. <…>
…Если речь идёт о творении текстов, принципиально предназначенных для восприятия только визуального, то почему, спрашивается, текст поэтического артефакта должен набираться тем же безличным типографским шрифтом, что и газетная заметка о нарушении ЖЭК сроков вывозки мусора? А если так, то поэт вправе избрать иное изобразительное решение визуальной стороны своего текста. И Глеб Ситько выбирает древнерусский полуустав <…>
Обсуждаемый издательский эксперимент побуждает вспомнить, в первую очередь, переписанные от руки сборники-автографы, которые продавали с рук в пору «военного коммунизма», когда нормальная издательская деятельность в России прекратилась, известные московские поэты. Намного ближе иная аналогия - текст «Слова о полку Игореве», переписанный от руки и проиллюстрированный палехским художником Иваном Голиковым уже в 30-е годы ХХ века. <…>
Глеб Ситько… в новом своём сборнике ещё дальше отходит от собственно православной культуры, соединяя аллюзии на её тексты со столь же легко распознаваемыми «отсылками» к образам и реалиям «латинского» Запада и нехристианского Востока. <…>
Перед нами своеобразная параллель к психологическому комплексу древнерусского «нового человека», христианина, неофита собственно, однако неофита, который, подобно автору «Слова о полку Игореве», продолжает мыслить в кругу отвергнутых им, но ставших тем самым для него пронзительно прекрасными образов прошлого. И кстати будет вспомнить, что для человека древнерусского язычества, как и для всякого язычника, чужие боги столь же чтимы, как и отечественные. Однако ведь и наш современник, сознательно и по совести принявший православие в конце ХХ-го века, вынужден отказываться от многого весьма дорогого для себя, в том числе и от национальной формы космополитизма, выработанной несколькими поколениями интеллигенции. <…>
Глеб Ситько то смешивает в некоторых стихотворениях оба языка, то бестрепетно размещает несколько украиноязычных вещей внутри русскоязычного в целом сборника. Но это не просто несколько наивный бунт русскоязычного украинца против навязываемого ему украинскими националистами искусственного противостояния двух великих славянских культур, это прихотливый языковой изыск, в общем контексте книги оправдываемый соотнесением затеянной автором культурологической игры с эпохой XI-XIV веков, когда культурное единство действительно существовало.
Удалось ли мне разгадать правила этой игры? Судить читателю. А для этого перечесть книгу. И снова впустить её слово в свою душу.
ЗІРКА ДАВИДА
(уривок з поеми)
В часи провини чи війни
Коли стріляють при нагоді
Юнацтво старіє в поході
І діти бачать чорні сни
Не бродить мед і хліб не родить
Всесвітлий Дух на землю сходить
Мов Сонце листям восени
У найнестерпний, чорний час
Коли святих ведуть до страти
Він, лагідний, візьме батіг
Він злидні вижене із хати
І тричі плюне на поріг
Й водою Іордану змиє
Гріхи і рани з наших ніг
Шукайте ж теє джерело
А не знайдеш води живої
Пий, чадо, з чаші золотої
Жертовну кров свого Творця
Та буде день й на землю ступить
Дух, що єднає все до купи
І знову ділить без кінця
Ваяйте ж кам'яні хрести!
Бо час вже прісників пекти
Впрягати коней до ковчега...
Рушаймо в край, де вмерла смерть
Де князем стане кожен смерд
У край, де молоко і мед
У край, де Альфа і Омега.
ВОСПОМИНАНИЯ О КЛЮЕВСКИХ КОНФЕРЕНЦИЯХ
В СЛАВНОМ ГОРОДЕ ВЫТЕГРЕ 1991-1993 гг.
Я вернулся в тот край забытый
Где, как лоси, века прошли
Я щекой прикоснусь небритой
К травянистому лону земли.
После всех осеней и вёсен
Я с плечей уроню суму
И у стройных высоких сосен
Ноги голые обниму
К роднику надолго приникну
Где змеится земли исток
Мягко в губы возьму землянику
Словно девичий нежный сосок
Цепких веток колючие ласки
Увлекут меня на траву
В нетерпении с хвойной баски
Шляпки пуговиц оторву
Средь равнины пройду игриво
Вдоль дороженьки, по мосту
И в зелёную нивы гриву
Пальцы смелые я вплету
Пруд, качнувшись, со ртом сольётся
За берёзами - облака
Сиг шершавый на дне проснётся
И коснётся вдруг языка
Гамаюн где-то гаркнет: "Горько!"
Чайки крик перебудит сов...
Обессилев, в твоих пригорках
Спрячу плачущее лицо
А над красным болотом клюквы
Нас туманом прикрыв слегка
Усмехнётся люкавый Клюев
На неопытность новичка.
ИРОДИУДА
В уши верблюда протащишь не многих вельмож
Змеи прошипел: «Опустела святая посуда!»
Яблоко сняли с Креста, возложили на блюдо
Тело сверкнуло, как ножны покинувший нож
Всё это ложь, что Иуда не пробовал Чуда
Это неправда, что продал за ломаный грош…
Скрипнула крыша – Спаситель ушёл в Ниоткуда
Ты ж до Суда никуда не уйдёшь, не умрёшь!