ПАСХАЛИЯ – Киев, издательство «Wipol», 1997, 52 с., библиотека журнала «Православие и культура». Стихи Глеба Ситько, рисунки Михаила Соловьёва, послесловие С. К. Росовецкого. Книжек почти не осталось. Посвящение: «Николаю Клюеву, великому поэту Руси, посвящается…». Предисловие автора:
Эта книга – цикл духовных стихов, тематически связанных с основными праздниками православного церковного календаря. Однако она не претендует ни на отражение официальной церковной догмы, ни на создание новой религиозно-философской концепции. Автору хотелось бы, чтобы его книгу рассматривали и судили исключительно как поэтическую.
Послесловие С. К. Росовецкого «Отпуст, или приидите сюда снова»:
Всегда полагал, что мало кто читает предисловия и послесловия. В особенности – послесловия к сборникам стихотворений. Если уж одолел, стало быть, сумел и сам разобраться.
Тем не менее, для читателя, доброжелательно уделившего внимание и этим вот двум страничкам, кое-какие соображения другого читателя могут оказаться небесполезны. Почему же?
Потому, что второе печатное собрание стихотворений Глеба Ситько – весьма своеобразное явление современной русской поэзии Украины. Его нельзя назвать первой книгой поэта: четырьмя годами ранее недавний выпускник-филолог участвовал в коллективном сборнике, где принадлежащую ему треть озаглавил как «Эгоцентрический марш». Тексты, собранные под этим ёрническим заглавием, привлекли внимание реализацией заявленной в нём нравственно-эстетической позиции, нельзя сказать, чтобы уж совсем новой. Чувствовалось, что тогдашняя лирическая ипостась молодого поэта отразила некое смятение перед лицом вдруг открывшихся перспектив полной духовной свободы. И разве не естественна была для юноши на распутье постоянная смена интонаций и творческих ориентиров, то лежащих на поверхности, то почти скрытых от читателя?
Сдует заметить, что эти особенности поэтического дискурса исчезают во второй, уже единоличной книге Глеба Ситько, в его «Пасхалии». Художественный мир «Пасхалии» отличается и достаточно строгой внутренней организованностью, и художественной целостностью. Однако для того, чтобы проникнуть в него извне, необходим определённый комплекс знаний (до недавнего времени - специфических), а главное, не обойтись без встречной духовной работы читателя.
Сборник построен как прихотливая «Четья-Минея» (прихотливая не только потому, что стихотворна, но также из-за не вполне последовательного расположения поэтических «чтений» на канве церковного календаря), где содержание текста, - во всяком случае, поверхностное – определяется названным в его заглавии христианским праздником. Кульминацией чувств и мыслей (и, конечно, сопутствующего им вихря эстетических коннотаций) христианина, в душе своей переживающего вечно длящуюся и ежегодно повторяющуюся коллизию трагической победы Христа над силами мрака, приходится на финальное стихотворение сборника – вполне православный, однако под сурдинку, словно бы усталый («Полунощница»). И это неслучайно. Ведь речь идёт и песня поётся о пути лирического героя к Христу, к полному духовному приятию христианского мироощущения – и если этот путь не от точки отсчёта, заданной «Эгоцентрическим маршем», то как бы с полпути от неё. Как Ахиллес, мгновенно перегнав черепаху, в кривом зеркале софизма никак не может её настичь, так и лирический герой «Пасхалии», сделав свой главный духовный выбор, одновременно стремится сохранить и преимущества внутренней свободы, в прежнем своём, времён первого собрания стихотворений, её понимании. Однако сфера реализации этих его устремлений, во-первых, художническая, а во-вторых, включает замечательную по своему богатству и последовательности поэтическую рецепцию разнообразной христианской тропики, почёрпнутой из Библии, Предания и литургических текстов.
Рецепция эта не всегда оказывается благостной, или, строгим научным языком, интегральной. Читатель, наверное, и сам заметил строки, которые заставили бы духовного цензора начала века нервно нашаривать на столе свой красный карандаш. Не обошёл бы его взгляд и стихотворение «На Ивана Купала (рожество Иоанна Крестителя)», в котором христианская образность бестрепетно переплетена с языческой, а Хуанхэ перекликается с Нилом через белый водораздел катренов. Однако не только тот цензор, но и цензура та давно в могиле. И слава Богу.
Реальное препятствие на пути книги к уму и сердцу читателя мог бы составить закрытый, порой близкий к тайнописи её поэтический язык. Однако и это – не преграда для того, в ком «Пасхалия» уже успела вызвать эмоциональный отклик.
ЗАЧИН
Светлое Свято нам красит в червонное дни
Пост опостылевший голову кружит, как сикер
Ярое Солнце, на улицу нас прогони
Мы утомились блуждать в муравейнике литер
Красная Пасха приходит. А в сердце борьба
Горнее с Дольним клюются, как галки и сойки
Пусть им Спаситель накрошит Петровы Хлеба
Камни, что места не знают в церковной постройке
Души арканить не властны имущие власть
Телу покров - платы белых и чёрных невест
В бурях житейского моря, чтоб духом не пасть
Пальцы, как мачту, сжимают Спасительный Крест
Солнечный ветер позволит вертеться кресту
Тяжесть сердец перемелется - будет мука
Увалень Март даст вращение дней решету
Спас нам нарушит Животных ломтей, а пока
Мы голодаем, мы бодрствуем, мы - на посту!
ТРОИЦА. ДУХОВ ДЕНЬ
Всевышних Сил Единородный Сын
Крест не заменит чечевичной гущей
В глубинах бездн, средь солнечных вершин
Хранит душ наших огненные кущи
Он спалит адский вексель, Он один
Исус Христос, наш Царь, наш Хлеб Насущный.
В пучине вод захрюкал Мефистофель:
"Пришёл Господь - ломайте потолок
Не то Он звёздный прах отрусит с ног..."
Кипит толпа, как раскалённый кофе
Меч, камень, крест. Пророк, ещё пророк
На синем своде не хватает строк
Пусть Кесарь заберёт свой жёлтый профиль!
Как праотец Аврам Народ жесток
Легионер задержит молоток
Но нет иного Агнца на Голгофе.
И с остриём Христового гвоздя
Железным клювом Тверди прободя
Проснётся Дух, запросится на волю
Огнём пронижет Семисвечье Сфер
Лучом прольётся в Космос, глух и сер
И Голубь с крыл засыплет звёздной солью
Наш Мир. Но канет Соколом с небес
Вороной сядет на церковный крест
И пробежится Кочетом по полю
ИУДЕ
Пусть пчёлы лето собирают впрок
Трудов не знает полевой цветок
И ваше сердце пусть не ест забота
А Небо знает счёт волос и дней...
Исус преломит пять хлебов-камней
И хрустнет кедр в зубах Искариота
Хороший кедр для новых кораблей...
"Иди и делай!" - скажет Назарей
И тот кивнёт, и выйдет за ворота.