Персональный сайт Гліба Сітька

	Субота, 20.04.2024, 09:56
	Стихия тихая стиха

Головна \| Реєстрація \| Вхід	Вітаю Вас Гість \| RSS

Меню сайту

Категорії розділу

Новости [1]

новости

Статистика

Онлайн всього: 1

Гостей: 1

Користувачів: 0

Частина третя
Частина четверта

А вот родственник и однофамилец Химы, Мартин (71 год), напротив,отзывался об атамане тепло: "Я пам'ятаю, батько мені казали, як Кармелюк виходив з лісу, здоровий та гладкий, манив хлопців до себе та давав цукерки. Люди кажуть, що він брав у багатих та додавав бідним воли, коні, гроші. У багатого брав, а бідного насичав”. Да, всё это несколько абстрактно и из вторых-третьих рук. Но Гнатюк-Чепис (Гнатюки были «найзаможнішими в селі») тоже не вспомнила имени ни одной женщины, которую Кармелюк якобы изнасиловал. Кстати, Гнатюк тут ссылается на слова своей матери. Однако, поскольку сама она названа «женой фельдшера», в смысле - работающего фельдшера, ей вряд ли было больше 50-ти. Так что мать её, скорее всего, получила эти сведения от бабушки. Для жителей этой деревни, по-видимому, вообще характерно путать степени родства.
Респондент Яцук также не смог назвать, кого именно из крестьян Устим «примушував з собою красти». Кстати, в том же грехе Яцук мог бы обвинить русского царя, посылающего войска захватывать чужие земли. А вот в отношении Кармелюка это крайне сомнительно: насильно привлечённые люди ненадёжны, могут подвести, а то и выдать. От оседлых крестьян Устиму больше требовалась посредническая помощь. Да и зачем атаману в лесу лишний рот, для акций ему хватало «деклассированного элемента», как вы выразились, г-жа Кабачинская, жестокость помещиков и офицеров поставляла его в избытке. Таким был Илько Сотничук, который «целым домом почти завсегда находившийся на работе помещичьей, чего не смогши снести» решил, что уж лучше стать «деклассированным» чем принадлежать к классу рабов!
Итак, что мы здесь имеем? 8 отзывов потомков современников Кармелюка, вроде бы знавших его при жизни, 2 положительных, 1 нейтральный и 5 отрицательных. Из последних 1 принадлежит «свидомому» поляку и 3 — наследникам деревенских богатеев . Не пойму, в чём Якимовичу здесь видится «несоответствие образу народного героя»? Сказано ведь: «В багатого хоч і візьму/ Та бідному — даю». Значит, чтобы «дать» бедному, нужно сперва «взять» у богатого. Вот и в летописи сказано «грабил... богатых поселян» (Корчинцы, по-видимому, вообще были не бедной деревней). Естественно, богатым это не нравится, но что поделать? Всем на свете мил не будешь. Не оставлять же бедных умирать с голоду!
Даже если статья действительно правильно показывает отрицательное, в целом, отношение к Кармелюку крестьян данной конкретной деревни в данный конкретный момент, что из этого следует? Мало вы знаете пенсионеров на лавочках, при советах хваливших царя, при Хрущёве — культ личности, при Брежневе — оттепель, при Горбачёве — застой, при демократии — совок? А тут почти век миновал. После Гражданской войны и продразвёрстки у мужиков, наверное, любой бунтарь ассоциировался с комиссаром.
К тому же у меня есть серьёзное подозрение, что Якимович утаил часть положительных отзывов, и вот почему. Ближе к концу статьи он приводит семейную легенду внука (правнука?) священника Восиневского, служившего в селе Залетичевцы при местной церкви во времена атамана: когда его бабка (прабабка?) только родила деда (?), к ним в дом,, ворвался Кармелюк. Дед (прадед?) выскочил в окно, а хлопцы не зевали: начали связывать найденное добро в узлы. Но вот, Устим увидел новорожденного младенца и не только приказал вернуть награбленное, но и дал роженице горсть империалов «на крестины». Один николаевский червонец остался в семье и переходил от отца к сыну. Был он и у самого респондента, пока тот его не выменял у какого-то поляка на книжки.
И тут Якимович, до сих пор настолько доверявший Восиневскому, что по его указке передвинул место захоронения Кармелюка из общепризнанного Летичева к безымянному кладбищу по дороге на Хмельник, вдруг заявляет: «У цьому оповіданні про гарний вчинок Кармелюка доводиться відчувати ненародні джерела його ідеалізації». Ага, как что хорошее, значит - "ненародні джерела”, поскольку противоречит авторской идейной сверхзадаче. Проговорились, батенька!
На будущее, г-жа Кабачинская, личная просьба: пожалуйста, указывайте источники полностью! В Интернете на слово «Якимович» высветилась ваша статья и другие материалы о Кармелюке (фамилия Якимовича совпадает по написанию с отчеством народного героя), в «Вернадского» нашлись лишь несколько страниц без года и места печати, никакого отношения к атаману не имеющие. И только в Парламентской библиотеке, в разделе редкой книги и периодики, я смог отыскать одну его публикацию из трёх, мне случайно известных, зато ту, что нужно. Ну, слава богу, а то я уже, грешным делом подумал, что вы этого Якимовича высосали из своего обычного источника. Вам ведь это запросто, вы с паном Ролле такие выдумщики.
Вот он описывает шляхтича Опаловского, ограбленного Кармелюком: «зажиточный, трезвый и трудящий хозяин». Откуда доктор это узнал, на спиритическом сеансе? Может, шляхтич был наоборот — пьяница, лентяй и вообще мошенник. А с чего ему быть «зажиточным», когда люди пухнут с голоду, и не где-то там, в Африке, а буквально в том же селе, и не потому, что глупы, ленивы или бесхозяйственны, а потому, что должны ходить на барщину ежедневно? Однако социальная политика Устима скорее напоминает не Шариковское «всё поделить», а евангельское «у кого две рубашки, отдай одну тому, у кого ни одной», эдакую принудительную благотворительность.
При этом он никогда не был националистом в узком, искажённом понимании этого слова, каким хотел его изобразить М. Симашкевич («Римское католичество и его иерархия в Подолии», Каменец - Подольский, 1872). Среди ближайших сподвижников атамана были и польские шляхтичи, и беглые русские солдаты, и евреи. В то же время Кармелюк безжалостно грабил народных кровопийц, опять же, не взирая на национальность и конфессиональную принадлежность. Критерием его отбора было даже не узкоклассовое «богатый-бедный», которое пытался приписать ему А. Хвыля («Устим Кармалюк. До століття з дня смерті Устима Кармалюка» Харьков, 1934 ), а «правый или неправый». Сегодня методы «батьки» могут показаться слишком радикальными, однако для своего времени он действовал с максимально возможной мягкостью
Но вы, сударыня, побили все рекорды следующей фразой: «Собственно говоря, законопослушные граждане никогда не сочувствовали «воровским притонам». А что укрытия Карманюка с приспешниками были именно таковыми, не вызывает сомнения. Понять это помогают многочисленные документальные свидетельства того, что и Мария Добровольская, и Елена Процкова, и другие женщины, с которыми какое-то время жил Устим, были законными женами его товарищей по оружию».
Кто может, разъясните мне внутреннюю логику сей сентенции, ибо это не для моего скромного ума! Ну, а пока попробую разобрать по частям. «Законопослушные граждане», уважаемая, — термин ХХ века. Употребив его в данном контексте, вы пытаетесь убедить нас, что ситуация была, в целом, нормальной, а это далеко не так. Самодержавие и крепостничество преступны и возмутительны сами по себе; любой, кто хочет сделать ближнего рабом, не человек, он не имеет права жить! В рассматриваемый нами период не могло быть «законопослушных граждан» просто потому, что законов, как таковых, не существовало. Были только указы и предписания, которые сильные мира сего легко обходили, а их исполнение отнюдь не гарантировало простых «граждан» от поборов, побоев и той же «красной шапки» (солдатчины). Да каких там граждан, за одно это слово можно было в тюрьму залететь! На государственном уровне царил произвол самодержца, на местном — землевладельцев и чиновников. Атаман наоборот, пытался хоть слегка восстановить поруганную справедливость в царстве беззакония. Парадокс, но лишь выйдя на большую дорогу, Устим стал восприниматься государством как личность. По крайней мере, теперь его судьбу решала не прихоть одного человека, как это было в имении Пигловских или в 4-м уланском полку в Каменце.
В царской России вместо вашего термина говорилось «благонадёжный обыватель». Что это за зверь такой? Проиллюстрирую на примере Параски Блажкуновой, названной Ролле «жемчужиной, на которой с удовольствием останавливается внимание, истомлённое картиной злодеяний». Так вот, эта «жемчужина» выдала прятавшегося в их сарае Кармелюка, чем навлекла репрессии властей на всю свою семью, причём Никифора, Михайла и Андрея — её мужа и двух деверей — приговорили к наказанию плетьми и отсылке в солдатчину или в Сибирь. За это праведное деяния, «обращая внимание на добродетель» сей достойной женщины, суд поощрил её премией в 5 рублей серебром. По целковому с копейками за человека. Да здравствует наш суд!
Теперь про аморалку, потому что про притоны я не очень понял. Вы же только что изобразили Кармелюка чуть ли не вором в законе. К вашему сведению, по уголовным понятиям спать с подругами (тем более - жёнами) подельников — один из тягчайших проступков. Хуже только сотрудничество с властями и пассивный гомосексуализм. И вряд ли 200 лет назад было иначе. Но к нашей теме это никакого отношения не имеет, ибо Устим, во-первых, не был уголовником, а во-вторых, с жёнами товарищей по оружию не жил.
Как? А вот так! Обломись, Ролле! Обломитесь, Кабачинская! Дулю вам с маком! Никогда Мария Добровольская не была женой побратима Кармелюка Василия Добровольского. Иначе судебный писарь именовал бы её «жена вышеупомянутого Добровольского», либо «жена проходящего по тому же делу преступника Добровольского». Он же её называет «девкой» (т.е. - женщиной, никогда не бывшей замужем), в другом месте - «женой проживающего в Старой Гуте выкреста», а также дочерью Ивана Добровольского, жителя селения Поросятков. Очевидно, тут какая-то путаница, обычная для судебной волокиты. В любом случае, Василий Добровольский в Старой Гуте не проживал; он был уроженцем Зинькова, также жил какое-то время в Новых Нетечинцах и Новом Майдане в доме Ильи Сотничука. Бывал вместе с Кармелюком в разных местах, всё больше — по лесам. В момент же составления протокола «проживал» в Литинской тюрьме, а вскоре должен был назвать местом постоянного жительства Сибирь. «Добровольский» вообще довольно распространённая фамилия, особенно среди крещёных евреев, принимавших её вместе с новым именем, желая подчеркнуть, что стали христианами добровольно.
Елена Процкова? А что Елена Процкова? В материалах дела об их предполагаемой связи с Кармелюком нет ни то, что слова — намёка. А раз так, то и говорить не о чем. Презумпцию невиновности, в конце концов, ещё никто не отменял. К Елене Устим пришёл не шашни крутить, а по делу: встретиться с товарищем, Юрком Самковым, дабы обсудить будущее нападение на шляхтичей Волянского и Козьминского. И накануне был, обещал Олене и сестре её мужа Варваре Прокопа освободить. Кстати, власти в награду за предательство освободили от ответственности Елену и Варвару, а самого Процкова — нет. Да он, думаю, и сам бы не принял свободу, купленную такой ценой. Что же касается записи в «летописи» и свидетельств Корчинецких селян, якобы Устим жил с Оленой и имел от неё детей, то они перепутали даже фамилию женщины, назвав её «Довганючкой». У Кармелюка с Процковой просто не хватило бы на всё это времени, её меньше месяца как отпустили из тюрьмы, они и виделись-то всего пару раз. Но разве Кабачинскую и Ролле разубедишь? Пришёл к бабе, значит — трахнуть хотел. Видать, по себе судят.
Что там дальше? «И другие женщины». Ну, раз г-жа Кабачинская даже не называет имён, она точно никого не знает. А я вот назову одну "женщину”, тем более, что её часто путают с Оляной Процковой — Мария Остапнюкова, она же Рекрутка. Правда, её муж, рекрут, чьё имя нам неизвестно, мог бы называться «товарищем по оружию» Кармелюка только учитывая недолгое пребывание последнего в царской армии. Так вот, пребывая в литинской тюрьме, Мария вместе с Ганной Зелинской пришли к местному начальству с предложением: пусть их отпустят на поруки, а они гарантируют, что в течении месяца помогут взять атамана. При условии последующей амнистии, разумеется. Свою уверенность дамы основывали на том, что Кармелюк вроде бы «сильно влюбился» в вышеупомянутую Марию. Однако то, что что-то написано на бумаге, ещё не превращает событие в факт. Женщины стремились вырваться на свободу и могли для этого подписаться под чем угодно, а там или и вправду попробовать охмурить атамана, или сделать ноги, оставив полицию с носом.
Начальство сперва было заинтересовалось этой темой, но потом почем-то не дало делу хода. А Остапнюкова впоследствии ещё и поплатилась за свою инициативу: за «блудную жизнь с преступником Кармелюком», в которой она сама невольно созналась, ей дали 5 ударов кнутом. Интересно, что проходившую по тому же делу рекрутку Прасковью Дмитриеву, за «блудодеяние» приговорили лишь к «церковному покаянию». Вышеупомянутую Марию Добровольскую в своё время подвергли 50-ти ударам плетью, а жене Кармелюка Марии дали 50 розг. Вот как они боялись, что Кармелюк начнёт размножаться!
Так было (в смысле, с Добровольской и Остапнюковой)? Не знаю, свечку не держал. И вы, г-жа Кабачинская, не держали, и пан Ролле, и даже писарь, накалякавший двусмысленное слово «свидание». Да мне и не очень интересно. В конце концов, не житие святого пишем. Устим тогда был здоровый, не старый ещё мужик, с женой он не виделся годами. Все — живые люди, всем хочется немного тепла. Конечно, связь между женатыми людьми — вещь не похвальная, но вспомните, о каком времени мы говорим. Развод, долгая и унизительная процедура для привилегированных сословий, для крестьян практически не существовал. Супруги могли давно жить каждый своей жизнью, формально оставаясь в браке. Особенно трудно было солдаткам, которые фактически становились вдовами при живом муже. И уж не помещикам, заводившим в усадьбах гаремы из дворовых девок, учить нас половой морали!
Я вот ни за что не поверю, что Кармелюк, шутивший и любезничавший с девушками, когда его вели на суд и расправу, два раза сносивший без стона сотню ударов кнутом, не дрогнувший, когда эти фашисты привели к нему на очную ставку жену и детей, а Иван-младший кинулся целовать отцу руки, вдруг взбесился и начал бузить в Литинской тюрьме лишь потому, что его не пустили к бабе. Каждый волен судить в меру своей испорченности, однако позвольте напомнить, что им с Добровольской не позволяли видиться не из этических соображений, а потому, что они проходили по одному делу и могли обмениваться информацией. Не логично ли предположить, что именно в этом причина устроенного «батькой» тарарама? Уж очень всё это не похоже на человека, достойного быть внесённым в книгу Гинесса по числу совершённых побегов. Иногда они кончались неудачно, однако атаман всегда их тщательно планировал, не зря его прозвали «Головатый».
Правду мы, наверное, никогда не узнаем, но мне всё видится так: Кармелюк с товарищами собрался очередной раз бежать. Для связи с «волей» использовали Добровольскую (её содержали не так строго), с которой Устим, вопреки правилам, встречался, приплатив охране, под благовидно-романтическим предлогом. Но вдруг что-то пошло не так, а свидание с Марией как раз запретили. Мало того, что план оказался под угрозой срыва, друзья, оставшиеся на свободе, могли выдать себя и попасть в лапы полиции, а атаман всегда старался не допустить, чтобы из-за него пострадали другие. Из патовой ситуации Устим решает прорываться напролом: получится — уйти с боем, не получится — отвлечь внимание охраны, замести следы и никого не подставить. Не знаю, зачем они с Добровольским и Сотничуком забаррикадировались в камере; возможно, ещё надеялись подпилить решётки, а может — дожидались, когда товарищи снаружи поймут, что побег отменяется, и уйдут из-под удара. То-то бунтовщики вдруг успокоились и даже сами связали друг друга.
Когда всё закончилось, администрация литинской тюрьмы оказалась в крайне неловком положении. Всплыло и то, что они позволяли Кармелюку видиться с Добровольской, и то, что арестант беспрепятственно ходил по крепости, полной вооружённой охраны, срывал замки и призывал к бунту, а его никто не остановил, наконец, то, что, в нарушение правил, Устима приковали цепью к столбу. На этом фоне доискиваться подлинных причин поведения атамана значило ещё больше подставляться; куда проще объяснить происшедшее гормональным взрывом. Кармелюк не мешал им так думать, это было и в его интересах. Всё равно крестьяне протоколов не читают, а на мнение судейских ему было плевать.
Так что зря пыхтел пан Ролле, выдумывая свои похабно-романтические истории. Его цели понятны: изобразить народного героя как «хама», движимого лишь низменными инстинктами. Сюда же можно отнести и горилку, которую он пихает в рассказ к месту и не к месту. К примеру, когда Устим с побратимами скрывается от погони в Комаровецком лесу, они останавливаются лишь «для отдыха или питья водки». Тому, кто хоть раз бегал на длинные дистанции, не нужно объяснять, какая это чушь. Опять таки, мы пишем не про монаха-отшельника. Как большинство украинцев, атаман иногда позволял себе «перехилить чарку». А что, «благородная шляхта» не пила? Пересмотрите «Огнем и мечем»! Главное, что мы не знаем ни одного случая, когда из-за алкоголя Кармелюк потерял бы над собой контроль, попался сам или подвёл других. Когда Янчевский напал на Устима и его друзей в доме шляхтича Ольшанского, они не пировали, как утверждает польский исследователь, а просто спали. Не любовь к выпивке и не «слабость» к слабому полу погубили атамана, а неистребимая привычка доверять людям, от которой он так и не избавился.
Вот вы пишете о причинах отдачи молодого Кармелюка в рекруты: «Тогдашние свидетельства современников и судебные документы говорят о краже нескольких пудов господского воска, которые нашли именно у Устима». Не надо ля-ля, сударыня. Нет таких документов и не может их быть, ибо у себя в имении пан был царь и бог. Он ни перед кем не должен был отчитываться, тем более — в письменном виде. А что дело не вполне законное (рекрутов из-за чумы на Подолии не собирали), то эту проблему вполне мог решить «документ» небольшого достоинства или личные связи. В вышеупомянутом свидетельстве односельчан говорится лишь «обнаружился на воровстве», а сам Кармелюк вроде бы тогда же обмолвился: «Завзялася вона (помещица Пигловская) й віддала мене від жінки та дітей в солдати, і я на неї завзявся». Всё! Воск всплывает аж в 1880-х, в напечатанных в «Киевской старине» народных преданиях, причём с существенной оговоркой: «ходили слухи».
В любом случае, всё это — повод, о подлинных причинах мы можем только догадываться. Даже тоталитарному правителю иногда приходится соблюдать видимость законности. Хотя странно: жил себе честный парень, работал, растил детей, ни в чём дурном замечен не был (никто бы не отдал дочку за человека, нечистого на руку, а Устим был женат дважды, да и в дворню «крадия» бы не взяли), и вдруг ни с того, ни с сего заболевает клептоманией. Ведь ничего глупее этой кражи и придумать нельзя! Для производства свечей необходимо специальное оборудование, да и крестьяне их в быту не использовали, почетая предметом богослужебным, обходились лучинами, а позже — керосиновыми лампами. Так что в деревне на него могло быть лишь два покупателя: церковь и сам пан. Вывезти тайком украденное на ярмарку Устим не мог, поскольку служил в усадьбе. Конечно, у него мог быть сообщник из местных (корчмарь, к примеру), но тогда и хранить товар нужно было у того, на кого не падёт первое подозрение, а лучше — на нейтральной территории. Ведь наличие воска в доме человека, не владеющего пасекой, само по себе кричит: «Ворованное!» Кража серебряных ложек (кстати, из какого источника поступила эта информация, из среднего или указательного?) звучит, всё же, правдоподобнее: серебро красивое и блестит, а что соблазнительного в воске? Так что подстава здесь была, к гадалке не ходи. В этом плане попытка сожжения ульев выглядит весьма символично.
Любой нормальный человек на месте г-жи Кабачинской возмутился бы панской сваволей, а не пытался оправдать беззаконие, когда за ерундовую кражёнку, за которую сейчас дали бы от силы год условно, отца двоих детей отправляют в каторгу на четверть века. Даже при Сталине ему бы дали лишь «десятку»! А что царская армия от каторги почти не отличалась, свидетельствуют три яркие подробности: 1) рекрута заковывали в кандалы, запирали и охраняли с оружием, даже если его брали «в очередь»; 2) дабы легче было опознать беглеца, ему татуировали крест на левой руке и, как и каторжникам, брили пол головы; з) в русском фольклоре есть три вида «плачей»: на смерть, на замужество и на воинский призыв.
Думаю, не "трудности и тяготы” воинской службы с муштрой, шпицрутенами, бранью и зуботычинами принудили Устима к побегу. И даже не перспектива смерти или увечья в бою за совершенно чуждые ему и его народу интересы. А элементарная тоска по жене и детям, которых он, скорее всего, не увидел бы больше никогда. Ни-ког-да, понимаете? А то, кто знает, может, учили бы сейчас российские школьники про героя отечественной войны 12-го года храброго улана Устима Кармелюка и спорили, как правильно пишется его фамилия. Хотя вряд ли. Разве пол миллиона украинских рекрутов и сто тысяч добровольцев, выжившие и погибшие в этой войне, услышали хотя бы «спасибо»? Написано о них хоть слово в современных российских учебниках? Или москали бы и тогда без нас обошлись?
Украинским крестьянам, как и всему простому народу империи, вынесшему на своих плечах последствия царской авантюры, Александр в своём «всемилостивом» манифесте 1814-го г. цинично пожелал «получить мзду от бога», и «умножить прилежание своё к трудам и ремесленным промыслам, и тем исправить нанесённые неприятелем разорения». Бог подаст, одним словом. А вскоре их ждал ещё один царский подарок - «военные поселения», эта мерзкая пародия на вольное казачество, жители которых сполна могли вкусить как прелести муштры, так и тяжёлый крестьянский труд «на благо отечества». Дворяне же, в том числе и польские, не смотря на явное сотрудничество последних с «неприятелем», вернули и даже увеличили свои привилегии. За что боролись, как говорится...
Так что наш герой выбрал служение собственному народу, не менее трудное и опасное. И продлилось оно, как ни странно, почти те же 25 лет. Среди его ближайших сподвижников также было немало беглецов из войска. Как верно заметила уважаемый оппонент, по ним всем «тюрьма плакала»: они ведь украли у государства самих себ. Автор этих строк тоже когда-то закосил службу в советской армии, и гордится тем, что не воевал за Империю Зла!
Многое ещё хочется сказать, но пора делать выводы: работа г-жи Кабачинской — не попытка научного анализа исторического материала, которым пытается казаться. Это грубый памфлет, написанный с заранее установленной целью, а именно: очернить образ народного героя Устима Кармелюка, не гнушаясь никакими средствами, вплоть до откровенной лжи. Для этого из огромного разнообразия литературы, написанной о Кармелюке за 200 лет — документальной, публицистической, этнографической, художественной, наконец — пани Кабачинская вытаскивает на свет божий полузабытые писания двух таких же, как она сама, поляков-украинофобов. Как бы ни старались мои оппоненты притворяться объективными и даже сочувствующими «пригнетённому» украинскому крестьянству, на воре шапка горит:
Ролле: «Кармелюк... недоверчивый, как невольник, предусмотрительный, как дезертир, хитрый, как крестьянин-украинец».
Якимович — уже упомянутая фраза: «У цьому оповіданні про гарний вчинок Кармелюка доводиться відчувати ненародні джерела його ідеалізації». Впрочем, я готов допустить, что этим историком двигал только карьеризм и поиск дешёвой сенсации. Но к вам, пани Кабачинская, сие не относится. То, что вы сделали — сознательная идеологическая диверсия против моей страны, её истории и её народа. Символично, что вашу безграмотную клеветническую писульку разместили на российском сайте; опять, как два века назад, москали в союзе с ляхами прут на козаков!
Знаете, ясновельможна, когда вы себя выдали? Когда повторили вслед за поляком: «хлоп и вор». И ещё и добавили от себя: «Карманюк, наверное, действительно был таким». БРЕШЕТЕ! Никогда, слышите, никогда Кармаль не был холопом, своей жизнью и своей смертью он доказал это. И пусть помнят все, кто рассчитывает сделать нас рабами: найдутся в нашей стране ещё Кармелюки на ваши головы. Слава Україні! Слава героям України, таким, як Устим Кармелюк і Олекса Довбуш! І смерть ворогам.
P.S. В голове ещё толкутся фразы, но не хочется вас утомлять. Если дойдут руки, напишу и опубликую нечто более фундаментальное и менее полемическое. Заранее прошу прощения: я не профессиональный историк, я литератор. Заинтересовался темой потому, что пишу поэму о Кармелюке, искал информацию в Интернете и вдруг наткнулся на эту пакость... С удовольствием готов поспорить, но при одном условии: ссылайтесь на источники в сети, в печати или в архивах, по возможности указывайте страницы. Если что — найду, проверю и отвечу. Просто так ругаться не охота. Заходите ещё! Искренне Ваш Глеб Ситько.

Кінець

Вхід на сайт

Пошук

Календар

Архів записів

Друзі сайту

Безкоштовний хостинг uCoz